Джонатан Свифт

Сказка бочки

«Сказка бочки» — один из первых памфлетов, написанных Джонатаном Свифтом, однако, в отличие от создававшейся примерно в тот же период «Битвы книг», где речь шла по преимуществу о предметах литературного свойства, «Сказка бочки», при своем сравнительно небольшом объеме, вмещает в себя, как кажется, практически все мыслимые аспекты и проявления жизни человеческой. Хотя конечно же основная его направленность — антирелигиозная, точнее — антицерковная. Недаром книга, изданная семь лет спустя после её создания (и изданная анонимно!), была включена папой римским в Index prohibitorum. Досталось Свифту, впрочем, и от служителей англиканской церкви (и заслуженно, надо признать, — их его язвительное перо также не пощадило).

Пересказывать «сюжет» книги, принадлежащей к памфлетному жанру, — дело заведомо неблагодарное и бессмысленное. Примечательно, впрочем, что, при полном отсутствии «сюжета» в обычном понимании этого слова, при отсутствии действия, героев, интриги, книга Свифта читается как захватывающий детективный роман или как увлекательное авантюрное повествование. И происходит это потому и только потому, что, принадлежа формально к жанру публицистики, как скажут сегодня, non-fiction, — то есть опять-таки формально, выходя за рамки литературы художественной, памфлет Свифта — это в полном смысле художественное произведение. И пусть в нем не происходит присущих художественному произведению событий — в нем есть единственное, все прочее заменяющее: движение авторской мысли — гневной, парадоксальной, саркастической, подчас доходящей до откровенной мизантропии, но потрясающе убедительной, ибо сокрыто за нею истинное знание природы человеческой, законов, которые управляют обществом, законов, согласно которым от века выстраиваются взаимоотношения между людьми.

Построение памфлета на первый взгляд может показаться достаточно хаотичным, запутанным, автор сознательно как бы сбивает своего читателя с толку (отсюда отчасти и само название: выражение «сказка бочки» по-английски значит — болтовня, мешанина, путаница). Структура памфлета распадается на две кажущиеся между собой логически никак не связанными части: собственно «Сказку бочки» — историю трех братьев: Петра, Джека и Мартина — и ряд отступлений, каждое из которых имеет свою тему и своего адресата. Так, одно из них носит название «отступление касательно критиков», другое — «отступление в похвалу отступлений», еще одно — «отступление касательно происхождения, пользы и успехов безумия в человеческом обществе» и т. д. Уже из самих названий «отступлений» понятны их смысл и направленность. Свифту вообще были отвратительны всякого рода проявления низости и порочности человеческой натуры, двуличность, неискренность, но превыше всего — человеческая глупость и человеческое тщеславие. И именно против них и направлен его злой, саркастический, едкий язык. Он умеет все подметить и всему воздать по заслугам.

Так, в разделе первом, названном им «Введение», адресатами его сарказма становятся судьи и ораторы, актеры и зрители, словом, все те, кто либо что-то возглашает (с трибуны или, если угодно, с бочки), а также и прочие, им внимающие, раскрыв рот от восхищения. Во многих разделах своего памфлета Свифт создает убийственную пародию на современное ему наукообразие, на псевдоученость (когда воистину «словечка в простоте не скажут»), сам при этом мастерски владея даром извращенного словоблудия (разумеется, пародийного свойства, однако в совершенстве воспроизводя стиль тех многочисленных «ученых трактатов», что в изобилии выходили из-под пера ученых мужей — его современников). Блистательно при этом умеет он показать, что за этим нанизыванием слов скрываются пустота и скудость мысли — мотив, современный во все времена, как и все прочие мысли и мотивы памфлета Свифта, отнюдь не превратившегося за те четыре столетия, что отделяют нас от момента создания, в «музейный экспонат». Нет, памфлет Свифта жив — поскольку живы все те людские слабости и пороки, против которых он направлен.

Примечательно, что памфлет, публиковавшийся анонимно, написан от лица якобы столь же бесстыже-малограмотного ученого-краснобая, каких столь люто презирал Свифт, однако голос его, его собственный голос, вполне ощутим сквозь эту маску, более того, возможность спрятаться за ней придает памфлету еще большую остроту и пряность. Такая двоякость-двуликость, прием «перевертышей» вообще очень присущи авторской манере Свифта-памфлетиста, в ней особенно остро проявляется необычная парадоксальность его ума, со всей желчностью, злостью, едкостью и сарказмом. Это отповедь писателям-«шестипенсовикам», писателям-однодневкам, пишущим откровенно «на продажу», претендующим на звание и положение летописцев своего времени, но являющихся на самом деле всего лишь создателями бесчисленных собственных автопортретов. Именно о подобных «спасителях нации» и носителях высшей истины пишет Свифт: «В разных собраниях, где выступают эти ораторы, сама природа научила слушателей стоять с открытыми и направленными параллельно горизонту ртами, так что они пересекаются перпендикулярной линией, опущенной из зенита к центру земли. При таком положении слушателей, если они стоят густой толпой, каждый уносит домой некоторую долю, и ничего или почти ничего не пропадает».

Но, разумеется, основным адресатом сатиры Свифта становится церковь, историю которой он и излагает в аллегорически-иносказательном виде в основном повествовании, составляющем памфлет и называемом собственно «Сказка бочки». Он излагает историю разделения христианской церкви на католическую, англиканскую и протестантскую как историю трех братьев: Петра (католики), Джека (кальвинисты и другие крайние течения) и Мартина (лютеранство, англиканская церковь), отец которых, умирая, оставил им завещание. Под «завещанием» Свифт подразумевает Новый завет — отсюда и уже до конца памфлета начинается его ни с чем не сравнимое и не имеющее аналогов беспрецедентное богохульство. «Дележка», которая происходит между «братьями», совсем лишена «божественного ореола», она вполне примитивна и сводится к разделу сфер влияния, говоря современным языком, а также — и это главное — к выяснению, кто из «братьев» (то есть из трех основных направлений, выделившихся в рамках христианской веры) есть истинный последователь «отца», то есть ближе других к основам и устоям христианской религии. «Перекрой» оставленного «завещания» описывается Свифтом иносказательно и сводится к вопросам чисто практическим (что также, несомненно намеренно, ведет к занижению столь высоких духовных проблем). Объектом спора, яблоком раздора становится… кафтан. Отклонения Петра (то есть католической церкви) от основ христианского вероучения сводятся к несусветному украшательству «кафтана» путем всяческих галунов, аксельбантов и прочей мишуры — весьма прозрачный намек на пышность католического ритуала и обрядов. При этом Петр в какой-то момент лишает братьев возможности видеть завещание, он прячет его от них, становясь (точнее, сам себя провозглашая) единственным истинным наследником. Но «кафтанный мотив» возникает у Свифта не случайно: «Разве религия не плащ, честность не пара сапог, изношенных в грязи, самолюбие не сюртук, тщеславие не рубашка и совесть не пара штанов, которые хотя и прикрывают похоть и срамоту, однако легко спускаются к услугам той и другой?»

Одежда — как воплощение сущности человека, не только его сословной и профессиональной принадлежности, но и его тщеславия, глупости, самодовольства, лицемерия, стремления к лицедейству — и здесь смыкаются для Свифта служители церкви — и актеры, правительственные чиновники — и посетители публичных домов. В словах Свифта словно оживает русская народная мудрость: «по одежке встречают…» — настолько, по его мнению, важную роль играет «облачение», определяющее многое, если не все, в том, кто его носит.

Полностью «разделавшись» с Петром (то есть, повторяю, с католической церковью), Свифт принимается за Джека (под которым выведен Джон Кальвин). В отличие от Петра, украсившего «кафтан» множеством всяческой мишуры, Джек, дабы максимально отстраниться от старшего брата, решил полностью лишить «кафтан» всей этой внешней позолоты — одна беда: украшения так срослись с тканью (то есть. с основой), что, яростно отрывая их «с мясом», он превратил «кафтан» в сплошные дыры: таким образом, экстремизм и фанатизм брата Джека (то есть Кальвина и иже с ним) мало чем отличались от фанатизма последователей Петра (то есть католиков-папистов): «…это губило все его планы обособиться от Петра и так усиливало родственные черты братьев, что даже ученики и последователи часто их смешивали…»

Заполучив наконец в свое личное пользование текст «завещания», Джек превратил его в постоянное «руководство к действию», шагу не делая, пока не сверится с «каноническим текстом»: «Преисполняясь восторга, он решил пользоваться завещанием как в важнейших, так и в ничтожнейших обстоятельствах жизни». И даже находясь в чужом доме, ему необходимо было «припомнить точный текст завещания, чтобы спросить дорогу в нужник…». Надо ли прибавлять что-либо еще для характеристики свифтовского богохульства, рядом с которым антирелигиозные высказывания Вольтера и иных знаменитых вольнодумцев кажутся просто святочными рассказами добрых дедушек?!

Виртуозность Свифта — в его бесконечной мимикрии: памфлет представляет собой не только потрясающий обличительный документ, но и является блистательной литературной игрой, где многоликость рассказчика, сочетающаяся с многочисленными и многослойными мистификациями, создает сплав поистине удивительный. В тексте встречается множество имен, названий, конкретных людей, событий и сюжетов, в связи и по поводу которых писалась та или иная его часть. Однако, для того чтобы в полной мере оценить этот несомненный литературный шедевр, вовсе не обязательно вникать во все эти тонкости и подробности. Конкретика ушла, унеся в небытие этих людей, вместе с их канувшими в Аету учеными трактатами и прочими литературными и иными изысканиями, а книга Свифта осталась — ибо представляет собой отнюдь не только памфлет, написанный «на злобу дня», но воистину энциклопедию нравов. При этом, в отличие от многословных и тягучих романов современников Свифта — писателей эпохи Просвещения, абсолютно лишенную элемента назидательности (и это при абсолютно четко в нем прочитывающейся авторской позиции, его взглядах на все проблемы, которые он затрагивает). Легкость гения — одно из важнейших ощущений, которое производит книга Свифта — памфлет «на все времена».