Антон Павлович Чехов

Анна на шее

«После венчания не было даже лёгкой закуски». 18-летняя девушка Аня вышла замуж за 52-летнего чиновника Модеста Алексеича. После свадьбы они едут в монастырь, на богомолье.

В поезде Модест Алексеич, улыбаясь, припоминает один случай: «Когда Косоротов получил орден св. Анны второй степени и пришел благодарить, то Его сиятельство выразился так: „Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее“. В то время к Косоротову только что вернулась его жена, особа сварливая и легкомысленная, которую звали Анной. Надеюсь, что когда я получу Анну второй степени, то его сиятельство не будет иметь повода сказать мне то же самое». А Аня думает о том, что хоть она и вышла замуж за богатого, «денег у нее все-таки не было, и, когда сегодня ее провожали отец и братья, она по их лицам видела, что у них не было ни копейки». После смерти матери, её отец (учитель чистописания и рисования в гимназии) Пётр Леонтьич запил, у Пети и Андрюши (младших братьев-гимназистов) не было даже сапог. «Но вот знакомые дамы засуетились и стали искать для Ани хорошего человека. Скоро нашелся вот этот самый Модест Алексеич, не молодой и не красивый, но с деньгами».

Супруги стали жить на казенной квартире. Аня целыми днями играла на рояле, или плакала от скуки, или читала романы и модные журналы. Модест Алексеич за обедом говорил о политике, о назначениях и наградах, о том, что семейная жизнь есть не удовольствие, а долг. В обществе Модест Алексеич заставлял Аню подобострастно кланяться людям, имеющим высокие чины. Жадничал, когда Аня просила его что-либо купить ей. Когда Аня приходила навестить отца и братьев, то чувствовала, что они смущаются и не знают, как себя вести. Слабый и добрый отец Пётр Леонтьич по праздникам играл на старой фисгармонии и по-прежнему пил. А братья «Петя и Андрюша, худенькие, бледные мальчики с большими глазами, забирали у него графин и говорили растерянно: „Не надо, папочка… Довольно, папочка…“»

С деньгами у Ани после замужества стало ещё хуже. Только раз Пётр Леонтьич попросил у Аниного мужа 50 рублей. Модест Алексеич денег дал, но пригрозил, что в последний раз, т. к. Пётр Леонтьич пьёт, а это постыдно. И братья, приходившие к Ане в гости, тоже должны были выслушивать наставления Аниного мужа: «Каждый человек должен иметь свои обязанности!» Денег Модест Алексеич не давал, но зато он дарил Ане драгоценности, говоря, что эти вещи хорошо иметь про черный день. И часто проверял: все ли вещи целы.

Задолго до рождества Модест Алексеич стал готовить Аню к традиционному зимнему балу и даже дал ей 100 рублей на платье.

Наступило время бала. Аня блистала, очаровывала даже самых равнодушных мужчин. Аню заметил даже сам Его сиятельство и пригласил её вести благотворительный базар. Вещи из Аниных рук расходились нарасхват. «Подошел Артынов, богач. Не отрывая глаз от Ани, он выпил бокал шампанского и заплатил сто рублей, потом выпил чаю и дал еще сто». Аня «поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками». Своего отца она начала стесняться: «ей уже было стыдно, что у нее такой бедный, такой обыкновенный отец».

На следующий день к Ане приехал Артынов с визитом, а затем — Его сиятельство. Когда пришёл её муж, Модест Алексеич, то «перед ней также стоял он теперь с тем же холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных. И с восторгом, уже уверенная, что ей за это ничего не будет, она сказала, отчетливо выговаривая каждое слово: „Подите прочь, болван!“»

После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня, так как она принимала участие то в пикнике, то в прогулке, то в спектакле. Возвращалась она домой каждый день под утро. Денег нужно было очень много, но она только посылала мужу счета или записки: «немедленно уплатить 100 р.»

На Пасхе Модест Алексеич получил Анну второй степени. Его сиятельство сказал на это: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее». Модест Алексеич ответил: «Теперь остается ожидать появления на свет маленького Владимира. Осмелюсь просить ваше сиятельство в восприемники». Он намекал на Владимира IV степени и уже воображал, как он будет всюду рассказывать об этом своем каламбуре.

А Аня каталась на тройках, ездила с Артыновым на охоту и всё реже бывала у отца и братьев. Петр Леонтьич запивал сильнее прежнего, денег не было, и фисгармонию давно уже продали за долг. И когда во время прогулок им встречалась Аня на тройке с Артыновым, «Петр Леонтьич снимал цилиндр и собирался что-то крикнуть, а Петя и Андрюша брали его под руки и говорили умоляюще: „Не надо, папочка… Будет, папочка…“»